Степь Вяземский П. А.

Анализ стихотворения Степь

В тексте П.А. Вяземского отразилось мироощущение поэта-романтика, усматривающего в привычных картинах, в простой, не экзотической русской природе, в скудном пейзаже тайную связь земного, реального и небесного, идеального миров. Первая строфа стихотворения является ключевой для понимания его смысла: в ней отсутствует рифма, она состоит из шести строк, ей присуща неожиданная и гиперболизированная образность. В первую очередь здесь обращают на себя внимание парадоксальное сравнение, с которого начинается стихотворение: «Бесконечная Россия, Словно вечность на земле. Что же неожиданного в этом сравнении? Это, прежде всего, отождествление вечного и земного. Какая же вечность имеется в виду? Вечность в данном случае – это не просто бесконечная протяженность во времени. Количественные временные и пространственные мерки здесь не играют определяющей роли. Вечность – это идеальный мир, который существует вне всякого времени и пространства, который не исчезает, не разрушается.  Здесь, таким образом, подразумевается не  земное царство, но небесное. Царство Божие. Следует обратить внимание на обращение лирического героя в стихотворении (лирического «Я» поэта). Вместо формы первого лица князь Вяземский предпочитает использовать форму второго лица единственного числа, имеющую обобщенно-личное значение: Едешь, едешь, едешь, едешь. Тем самым создается эффект присутствия, соучастия. Читатель становится в позицию наблюдателя, путешествующего по необъятной России. При этом среди всего многоообразия русской природы Вяземский выбирает степь, которая предстает в его произведении обобщенным образом России. Это может показаться странным с наивно-реалистической, географической точки зрения – ведь степи занимают сравнительно небольшую часть России. Однако реальные природные координаты, детали пейзажа играют у Вяземского второстепенную, служебную роль. Стихотворение «Степь» представляет собой не столько зарисовку русской природы, сколько мысль о России, о ее национальном характере, ее историческом предназначении и судьбе. Обращает на себя внимание то, что первые восемь строк лишены каких-либо конкретных деталей, здесь лишь на разные лады варьируется мысль о бесконечности России. В данном случае мы имеем дело с иконическим  изображением России, когда не только содержание, но и плеонастическая форма (Едешь, едешь, едешь, едешь) сообщения способствует формированию в сознании читателя образа бесконечности. Вместе с тем этот образ, безусловно, трудно вообразить себе и представить. Это, скорее, образ-переживание, чем образ-представление. Первый относительно конкретный образ, который возникает в стихотворении, это сравнение степи с огненным морем. Конечно, при изучении произведения Вяземского на уроке можно предложить детям ответить на вопрос, почему степь сравнивается здесь с огненным морем, предложить воссоздать картину, которую вызывают в воображении эти слова: «трава колышется в степи, подобно морским волнам, яркий солнечный свет заливает степь». Однако при внимательном чтении текста стихотворения мы приходим к выводу, что образы зноя, огня имеют здесь не только и не столько прямое, изобразительное, сколько переносное, символическое, выразительное значение. В этой связи обратим внимание на шестую строфу: Шагом, с важностью спокойной/ Тащат тяжести волы/ Пыль метет метелью знойной,/ Вьюгой огненной золы. Здесь можно усмотреть погрешность против реализма: степные обозы, главной тягловой силой были волы, совершали свой путь летом в относительно прохладное время: ночью, утром и вечером, но не среди знойного дня (вспомним описание обозных реалий в «Степи»). Но, отступая от внешнего правдоподобия, поэт преследует здесь глубоко внутреннюю цель. Образ огненного моря, как и все тематически связанные с ним слова, и выражения («пышет», «палит», «воздух сжатый», «душный день», «небеса…раскалились», «знойная метель», «огненная зола») играет символическую роль, указывая на необыкновенно тяжелые испытания, страдания и муки, выпавшие на долю России. Мотив Божьего гнева скрыто присутствует в словах: «Небеса, как купол медный, раскалились». Вместе с тем это не уничтожающий, но очищающий огонь. Россия проходит через огненное море страданий, очищаясь и исцеляясь от духовной немощи. В Библии  есть рассказ о встрече Моисея с Богом. Создатель является пророку в образе неопалимой купины – пылающего, но не сгорающего куста. Россия являет собой такой образ неопалимой купины. Среди огненного ада, который предстает в изображении Вяземского, казалось бы, невозможно выжить, но жизнь сохраняется.  Да, жизнь бедная, убогая, невзрачная… Но удивительно, что она вообще сохранилась в таких условиях: попробуйте-ка жить среди огненного моря! Важную роль для понимания идеи стихотворения имеет седьмая строфа, которая возвращает нас к началу, к мысли о вечности: Как разбитые палатки /На распутии племен —/ Вот курганы, вот загадки/ Неразгаданных времен. Курганы – это напоминания об ушедших, исчезнувших с лица земли народах. Они стремились оста-вить по себе память, остаться навечно на земле, воздвигали крепости и памятники себе, но остались от них только неразгаданные загадки, вопросы, на которые нет ответа. Слово «курган» заимствовано из тюркских языков, где оно означает «крепость» (например, в турецком языке). В русском языке это слово приобрело иное значение. В нем можно усмотреть намек на внутреннюю ущербность, погибельность, которая таится в стремлении человека к возвеличиванию себя перед Богом. Воздвигая памятники себе: курганы, пирамиды, башни, — человек тем самым не надеется  на вечную жизнь, он не хочет знать великого откровения Евангелия: «Бог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у него все живы» (Лук.20:38). Вспомним также библейский рассказ о Вавилонской башне, ставшей символом гордыни людей. У Вяземского скрыто присутствует мотив рассеяния племен, наказанных за свою гордыню. Стремясь к величию, к собственному увековечиванию, народы и племена рассеиваются, исчезают без следа. И, напротив, нищая, убогая Россия, которая сравнивается с абсолютно голой, высохшей степью, оказывается образом вечности на земле. Поэт упорно возвращается к этому исходному парадоксу. В девятой строфе еще более усиливается мотив нищеты и однообразия русских равнин. Лирический герой оказывается в положении зрителя, которому хочется развлечений, хочется найти, чем занять свою мысль и чувство, привыкшие к разнообразию и рассеянию. Но рассеяние бесплодно, из него ничего не рождается. Одинокий же человек в степи, где «голодают взор и слух», оказывается в положении пустынника, аскета поневоле. Он лишен возможности уйти от себя и вынужден обращаться внутрь, к своему сердцу, стараясь разобраться в характере того пронзительного ощущения, которое рождается в нем, и пытаясь ответить на вопросы, которые задает ему Россия. И ответ приходит сам собой: грусть, которую навевают картины нищей России рождает в душе святое чувство – любовь.